посвящается Андрею, романтику из Киева
Осколки солнца лежали перед ним. Они мертвенно мерцали, искрились и поблескивали, словно фальшивое белое золото. Они обжигали ему глаза своим холодным белым светом.
И воспоминания обжигали его душу – своей невозвратностью.
Он помнил всё, до мельчайших деталей. Помнил её всю, каждую её чёрточку. Помнил их знакомство.
Это случилось на третий день после его приезда в Коктебель. Уже два дня он наслаждался покоем и давно не слышанной тишиной после года напряженной работы, стратегий, авралов, планов, расчетов, командировок, коротких будничных радостей, мучительного ожидания пятницы и вялых, сонных выходных. Уже два дня он просыпался в полдень, шёл на дикий пустынный пляж, вдыхал запах солёного морского ветра, нежился под лучами южного солнца, лёжа на гладкой крупной гальке, отдавался обволакивающей ласке синего-синего, тёплого, мягкого, сверкающего шариками влажных бликов на прозрачной воде моря и наедине с шумом прибоя и вечерней прохладой встречал дымчато-розовые закаты. И ему стало скучно. Захотелось новых мест, новых впечатлений.
У синего экскурсионного ларька он увидел большую яркую табличку, гласившую:
«БАХЧИСАРАЙ, Каменный Город.
СЕГОДНЯ, в 1200, не опаздывать»
Бахчисарай! Он же давно мечтал об этом: восточная пряность и нега, узорчатые ковры и легендарные фонтаны, арабская вязь над огромными мраморными арками, золотые погнувшиеся подносы и выцветшие подушки с вышивкой, неповторимая атмосфера старины и былого величия...
Он уселся в пыльный, душный салон автобуса, открыл окно и завесил горячую красную шторку, чтобы солнце не било в глаза. Сухим жаром пахнуло на него из окна.
- Это место свободно? – раздался над ним мягкий, мелодичный голос.
Он оторвал взгляд от окна. Лёгкое платье цвета морской волны, блестящий водопад тёмных волос на плечах, тень от широкополой шляпы на глазах и милая открытая улыбка… Он и не надеялся, что его одиночество будет прервано так красиво!
- Да-да, конечно. Садитесь! – поспешно ответил он.
Девушка уселась на соседнее место и положила на колени большую синюю шляпу. Он рассмотрел её внимательнее: нежные, изящные черты лица, слегка тронутая загаром кожа…
- Нам всю дорогу ехать вместе. Может, познакомимся? – осторожно осведомился он.
- Разумеется! – улыбнулась она. – Меня зовут Марина, - и протянула ему аристократически тонкую руку.
- Роман, - он поцеловал протянутую руку, но этот старомодный знак внимания был совершенно искренним и шёл от чистого сердца: она была так утончённо изящна, что он не мог представить себе знакомство с нею по-другому. Он отпустил её руку и посмотрел на девушку: лёгкий румянец под чуть загорелой кожей, смущённая улыбка и глаза – сине-зелёные, морские, русалочьи.
«И имя у неё морское», - подумалось тогда ему.
Да, такой он запомнил её. Стоит только закрыть глаза – и она сидит рядом, такая же близкая, прекрасная и загадочная, со своим русалочьим взглядом…
Всю дорогу они ехали вместе, вместе шутили и вместе смеялись, вместе напевали песни и вместе запоминали красивые и диковинные татарские названия: «Джан-Кой» - «Душевная деревенька», «Кара-Куш» - «скала Чёрной Птицы», хребет «Огар-Мыш» - «Седеющий», фонтан «Сары-Гезель» - «Жёлтая Красавица», река «Серук-Су» - «Сладкая Вода», и «Коктебель» - «Долина Синих Гор», и, конечно, «Бахчисарай» - «Дворец, утопающий в садах»…
И там, во Дворце, утопающем в садах, всё было точь-в-точь как он представлял себе: восточная пряность и нега, узорчатые ковры и легендарные фонтаны, арабская вязь над огромными мраморными арками, золотые погнувшиеся подносы и выцветшие подушки с вышивкой, неповторимая атмосфера старины и былого величия… И даже ещё лучше, потому что рядом с русалкой-Мариной всё обретало неуловимый оттенок поэтической загадочности.
А потом они вместе упрямо взбирались по причудливо исковерканным солёным ветром скалам, забывая усталость от восторженного предчувствия, которое их не обмануло: несказанно прекрасен, непередаваемо величествен был древний Чуфут-Кале, Каменный Город отважных и гордых татарских ханов, вознесшийся надо всей зелёной долиной и над слепящим морем, глядящий задумчиво сквозь века вниз с воздушной горной выси. Вместе спирало у них дыхание, когда стояли они возле руин на головокружительной высоте. А потом Марина захотела посидеть на краю узкой бойницы, над пропастью пустоты и прозрачности, и она осторожно оперлась на каменный выступ и боязливо опускала глаза, пытаясь заглянуть туда, вниз, в воздушную бездонность, не наклоняя головы; а он покрывался холодной испариной и крепко сжимал её тонкую руку. Она тогда обернулась, резко встала с отрывистым вздохом, отняла руку и рассмеялась чуть нервно:
- Ну вот видите – вовсе не страшно! А Вы боялись!
- Да. Совсем не страшно, - улыбнулся он в ответ и сглотнул непонятно откуда взявшийся ком в горле.
А вечером, уже в темноте, они вместе ехали обратно в автобусе, вместе молча смотрели, как угасает закат, вместе провожали взглядом разноцветные огни за окном… И она, утомлённая событиями дня, задремала, и голова её упала на его плечо, и он чувствовал запах её тёмных волос, пропитанных морской солью, и тихо, боясь вздохнуть, улыбался про себя; и она проснулась, и, неловко улыбаясь и краснея, извинялась… И он провожал её до железных ворот, обвитых виноградом, и они долго ещё смеялись и удивлялись, как они не встретились раньше: оказалось, и он остановился в том же дворике!
И полились незаметно их дни. Теперь дни были не его и не её, потому что почти всё время теперь они проводили вместе. Они вдвоём гуляли по пляжу, обсуждая всё – от книг до смысла жизни, от магии до музыки, – вместе любовались профилем Волошина, изваянным в скалах самой Природой; ходили на экскурсии и в походы, облазили вместе всю бухту и все прибрежные скалы; посетили дом Максимилиана Волошина с умопомрачительными видами на море, побывали во всех кафе и ресторанчиках побережья, пробовали плов, шашлык, пахлаву, чучхелу и устриц. А по вечерам они вместе пили чай в виноградной беседке, смотрели на вьющихся вокруг лампочки под потолком мотыльков и мошек и говорили, говорили…
Так пролетела неделя. Ни один из них не посмел бы назвать любовью то, что происходило тогда между ними, но между ними точно что-то происходило. Тогда он не понимал этого.
Он помнил вечер, когда они гуляли по пляжу, как обычно, и молчали лёгким молчанием полной досказанности. Внезапно Марина улыбнулась и прервала тишину:
- Пойдёмте со мной, я кое-что покажу Вам!
- Что? – спросил он с искренним любопытством.
- Секрет! – лукаво улыбнулась она и повлекла его за руку в город. – Я нашла это ещё до того, как познакомилась с Вами, в первый же день, только приехав сюда. Вам понравится!
- Я заинтригован! – улыбнулся он, послушно следуя за ней.
Они петляли по улицам и улочкам, но не долго: Коктебель – небольшой городок. Возле здания санатория различались слабые звуки какой-то нежной музыки, словно кто-то играл на флейте.
- Уже близко, - почему-то прошептала она.
В середине большой площади перед санаторием стояла клумба в форме фонтана, вся в буйстве красных цветов, а рядом с ней – полноватый мужчина лет тридцати пяти, с чёрными кучерявыми волосами и чёрными глазами, окаймлёнными длинными ресницами; усы и короткая борода на смуглом лице делали его старше. Он был одет чрезвычайно странно: на нём были обыкновенные серые брюки, на плечах – цветное полосатое пончо, а за спиной – огромное сомбреро. И он играл на многоствольной свирели, на настоящей свирели из какого-то южноамериканского дерева.
Роман застыл, очарованный. Звуки плавно лились из свирели, обнимали его и несли в своем ласковом потоке, потом ускользали, не отпуская, и неслись в небеса, в унисон с догорающим закатом, чёрными силуэтами деревьев и его душой… И Марина чувствовала то же: глаза её были широко раскрыты, на губах застыла восхищённая улыбка... И оба они не заметили, как сплелись их руки…
Странно одетый человек закончил играть и поклонился. Собравшаяся толпа несколько секунд стояла в полной тишине, а потом все, как один, начали хлопать, и аплодисменты заполонили площадь так, как только что наводняла её музыка южноамериканской свирели. И Роман хлопал, не жалея ладоней, а когда кончил хлопать, положил в коробку музыканта несколько бумажек – хотя он знал, что и этого было мало, ибо то, что он только что испытал, бесценно.
- Я же говорила, что Вам понравится, - проговорила Марина, серьёзно глядя на него своими русалочьими глазами.
Что мог он ответить?
А потом снова полетели дни, такие полные, такие разные, такие одинаково счастливые. Они с Мариной по-прежнему были неразлучны – и неутомимы. Они изъездили и исходили всю округу: были в Судаке, Севастополе, Феодосии, совершили паломничество истых романтиков в музей Грина и галерею Айвазовского. Два раза ездили в Новый Свет, чтобы полюбоваться необыкновенными, захватывающими пейзажами: море, солнце и горы, собранные воедино – что может быть прекраснее?! Сначала они ходили по вечерам на площадь перед санаторием, а потом купили диск у смуглого потомка индейцев и конкистадоров и слушали музыку на берегу пустынного пляжа, сидя перед закатом на остывающей гальке. Иногда, когда сладко мучила бессонница, они вдвоём ходили к тёплому ночному морю, смотрели на расплавленное серебро лунной дорожки и ловили светящихся маленьких медуз на мелководье…
Ни один из них не посмел бы назвать любовью то, что происходило тогда между ними. Им было интересно, хорошо, приятно вместе, но они ещё не могли понять, насколько они нужны друг другу. Если бы он только мог знать об этом тогда, не сейчас!
Он помнил ещё один вечер, за день до их расставания.
Они сидели на галечном пляже за площадью с фонтаном, их любимым фонтаном. Последние купающиеся выбегали из воды в холодеющий бриз. Пляж постепенно пустел. За спиной у них был какой-то ресторанчик. Вдруг из него послышалась восточная музыка. Истинно восточная, трагически рыдающая, с надрывом расставания с самым дорогим человеком на свете, тягучая, пряная, властно захватывающая душу и заставляющая рыдать с нею.
- Вы, кажется, говорили, что учились восточным танцам? – неожиданно для себя спросил Роман.
Если бы он не спросил её тогда, быть может, всё было бы по-другому? Быть может, ему не было бы так тяжело сейчас…
Но он спросил. Марина оторвала взгляд от бесконечного туманного моря и посмотрела на него со смесью удивления и смущения в лице.
- Да, я танцую немного. Так, для себя… А почему Вы спрашиваете?
- Я вдруг подумал… - он почему-то тоже смутился и опустил взгляд. – А Вы могли бы станцевать сейчас для меня? Музыка такая красивая. Пожалуйста! – и он заглянул ей в глаза.
- Ну, если только для Вас! – улыбнулась она, поднимаясь.
Щёки её загорелись румянцем. Она улыбнулась шире, огляделась кругом, поймала ритм… и поплыла по воздуху, не касаясь земли.
Движения её были плавными, изящными, гибкими, пластичными, полными изысканной грации, с налётом томной скромности. В танце прекрасной печали и безудержного плача передавала она всю скорбную экспрессию музыки.
Он застыл, поражённый, и опустился на камни, не сводя глаз с великолепной грустной персиянки с чёрными волосами и глазами русалки. Смуглая после почти двух недель, проведённых под солнцем Крыма, Марина была особенно похожа на девушку с Востока. Золотой браслет с монетками, с которым она не расставалась, звенел на её запястье в такт музыке, синее парео летело по ветру, метался водопад её чёрных кудрей, блестели глаза, брови были грустно сдвинуты… Она жила в музыке и оживляла её в танце… в котором жил он.
Музыка кончилась, персиянка застыла, потом выпрямилась, подошла к Роману и села рядом с ним, часто и глубоко дыша.
- Ну как? Вам понравилось? – выдохнула она, возбуждённая, раскрасневшаяся, с непокорной прядью волос на лице и блестящими глазами.
Что мог он ответить?!
Помнил он их прощание перед сердитым зелёным поездом, гудящим обиженно, на котором она уезжала в Петербург. Помнил, как она, улыбаясь, протянула ему руку для пожатия, как он поцеловал её – совсем как тогда, при первой их встрече, - помнил её мимолётное прощальное объятие; помнил, как они обменялись телефонами, как обещали «не терять связь», помнил, как она подарила ему на память свой восточный браслет…
И вот теперь этот самый браслет лежит перед ним, и каждая его монетка горит ослепительным белым светом, словно осколок крымского солнца – осколок его счастья, осколок его мечты…
Он ещё раз набрал её номер. «Набранный Вами номер не существует. Попробуйте повторить попытку», - уже в который раз услышал он. И почему она не звонит? Гордая, он и сам знал. Не позвонит первой.
Зазвонил телефон. Роман снял трубку.
- Алло, - бесцветно произнёс он, бессильно откинувшись в кресле и закрыв глаза. После яркого света ненавистных монеток перед глазами поплыли яркие радужные круги.
- Здравствуйте… Роман, это Вы? – на другом конце провода раздался до боли знакомый голос.
- Д-да, это я… Марина?! – почти закричал он, вскакивая на ноги. Он не верил своим ушам. Не верил своему счастью.
- Да, да, это я! - он услышал, как она заулыбалась. – Прости, я дала тебе неправильный телефон: там не 903, а 906… Так глупо вышло… И прости, что долго не звонила. Я… просто я потеряла твой номер. Ничего, что я на «ты»?
Что мог он ответить?..
Закат окрасил всё необыкновенным оранжевым светом, и браслет из режуще-белого сделался тёплым, золотистым, как настоящее маленькое солнце юга; и на душе у Романа сделалось тепло, и осколки мечты вновь собирались воедино в его сердце.
Браслет искрился и блестел в закатных лучах – целое золотое солнце…
