Анна Элиза Брай. Из книги «Знакомство с паками»

ТРИ ИСПЫТАНИЯ,или ИСТОРИЯ КРЭББИ КРОССА

   На штормовом побережье Корнуолла, на высоком утесе, и по сей день можно видеть руины замка Тинтаджел - сооружения столь древнего, что его постройку приписывают королю Артуру, славному вождю древних бриттов. Скалы у подножия замка круто обрываются в море; причудливые очертания этих огромных камней и волны, омывающие утес потоками пены, производят необычайно живописное впечатление. Некоторые из замковых стен и башен сохранились до сих пор. Древние, потемневшие от непогоды, ни цветом, ни формой они почти не отличаются от самих скал. В недрах утеса скрываются глубокие пещеры, одна из которых полностью затоплена морем. Постоянные набеги волн мало-помалу разрушали утес, и теперь лишь единственная уцелевшая тропа, узкая, опасная и крутая, ведет к развалинам замка на его вершине.

  Неподалеку от Тинтаджела есть селение Тревенна - убогая, странная на вид деревушка с беспорядочно разбросанными коттеджами и несколькими очень старыми домами, построенными еще во времена войны Алой и Белой Розы. Путешественник, направляющийся к Тинтаджелу, выходит здесь из своего экипажа и дальше идет пешком. По узкой дороге он спускается в долину, лежащую между двумя холмами. Там его взгляду предстает нечто, в равной мере приятное и для зрения и для слуха: водяная мельница, колесо которой приводится в движение стремительным потоком, стекающим с высокого склона и несущимся по камням все дальше и дальше, к морю.

  Это на редкость привлекательная картина, но она была еще прекраснее в прежние дни, когда замок со всеми своими стенами и башнями высился в первозданном величии. В те времена люди, облаченные в доспехи, несли стражу и давали отпор неприятелям, зорко следя, чтобы ни один враг, ни посуху, ни водным путем, не мог приблизиться незамеченным к жилищу старого сэра Роланда, барона Тинтаджела. Барон славился щедрым гостеприимством и отвагою в битвах; за свою любовь ко всевозможным забавам и искусству менестрелей он получил прозвище «веселого и храброго сэра Роланда».

  Однажды ночью порывистый ветер завывал вокруг башен и стен Тинтаджела. Море ревело; на темном небе нельзя было разглядеть ни одной, даже самой крохотной звезды; дождь лил как из ведра, и, словом, все кругом было так ненастно и мрачно, что барон не выгнал бы из дому в такую погоду даже собаки.

  Сэр Роланд с двоими из своих людей сидел у огня в большом зале своего замка. Была ли тому виной дождевая вода, в немалом количестве стекавшая по большой, старой дымовой трубе, или сырые поленья, грудой наваленные в очаге, но только пламя горело нежарко и тускло, и барон, казалось, пребывал в самом скверном расположении духа. В этот день случилось что-то, что вызвало его гнев. Оба его приближенных из страха перед ним были так молчаливы и печальны, что не могли ни развеселиться сами, ни развлечь своего господина. Барон же был настолько сердит, что, когда одна из его любимых собак подошла к нему, опустив голову и виляя хвостом, в надежде привлечь его внимание, он дал бедному животному пинка и прогнал его к дверям. Приблизившись к ним, собака остановилась, насторожила уши, прислушиваясь, и два-три раза отрывисто тявкнула. Сразу же вслед за этим раздался звук рога, отчетливо слышный, несмотря на шум моря и завывание ветра.

  Барон приказал одному из своих людей пойти и узнать, кто это трубит у его ворот, добиваясь пропуска в замок в такой час и в такую ночь. (В те дни не существовало дверных молотков или колец, и каждый, кто хотел войти в ворота замка, трубил в рог, висящий возле них, извещая о своем приходе привратника или начальника замковой стражи).

  Вскоре сэру Роланду доложили, что два бедных странника просят приютить их на ночь. По их словам, они были еле живы от голода и холода и не знали, куда им идти; в непроглядной ночной темноте они не решались продолжить свой путь до наступления рассвета. На вопрос барона, как выглядят эти люди, начальник стражи ответил, что видел их лишь мельком; насколько он мог разглядеть при свете факела, они очень бедно одеты и закутаны в длинные плащи. Ему показалось, что их выговор выдает в них уроженцев заморских стран, и что, судя по их речам, это скорее испанцы или французы, чем англичане. По его мнению, эти двое были теми забавными шутами, что часто являются из чужих краев, ищут пропитания и приюта в монастырях и замках и в благодарность за хороший прием показывают свои трюки, пляшут, поют, рассказывают сказки и потешают благородных рыцарей и аббатов.

   - Если это и впрямь шуты, они явились в добрый час, - сказал барон. - Нам недостает чего-нибудь, что развеселило бы нас. Даже если бы два сыча прилетели сюда со старой церковной колокольни, чтобы составить мне компанию, они были бы не так скучны, угрюмы и хмуры, как Грегори и Дигори этой ночью. Они пришли, чтобы помочь мне скоротать тоскливые ночные часы; но они не поют и не рассказывают ничего, что могло бы развеять скуку. Иди, спроси этих путников, кто они и чем занимаются? Если это шуты и жонглеры из Нормандии или Бретани, я буду им рад; и если они умеют танцевать, кувыркаться и петь, мы проведем веселую ночь, как бы ни злилась буря. Такие потешные дурни куда лучше, чем вы или совы, - продолжил барон, посмеиваясь над своими унылыми компаньонами без особой учтивости.

  Грегори и Дигори приняли этот комплимент с поклоном, радуясь предстоящему развлечению в этом мрачном старом зале не меньше, чем их господин.

  Начальник стражи скоро вернулся - с вытянутым лицом и докладом, весьма отличным от прежнего. Странники не были ни чужеземцами, ни шутами, ни жонглерами. Они оказались всего лишь двумя бедняками, отцом и сыном, которые несли связки восковых свечей в маленькую часовню, расположенную возле Nathan,s Kiev, но, застигнутые в дороге бурей и ночной темнотой, не решились идти дальше, и потому осмелились просить приюта в замке.

   Это известие сильно разочаровало барона; если и прежде он был в дурном настроении, то теперь новая досадная неудача привела его в бешенство. Начальник стражи, столь же разочарованный, как и его хозяин, незамедлительно исполнил его приказ: отогнать просителей от ворот, как пару ленивых бродяг. И бедняги отправились восвояси, выслушав немало бранных слов и получив несколько пинков и затрещин. Они печально побрели прочь; ветер дул так сильно, что они едва передвигали ноги, возвращаясь на крутую, узкую и длинную тропу, ведущую от замка к проезжей дороге.

  Они были обескуражены, голодны, замерзли и промокли насквозь; к тому же связки восковых свечей, которые они тащили на спине, весили немало, и нести их приходилось бережно, чтобы не уронить и не сломать. Путники отводили душу, ругаясь и ворча, и много раз поминали барона из Тинтаджела недобрым словом.

   - Его зовут веселым и храбрым, - сказал старик, - а по мне, он такой же весельчак, как старая криворотая Джоан. Веселые люди любят радовать других; и ни один смелый человек не прогнал бы двух бедняков, точно собак, от своих дверей в такую ночь, как эта. Нет, не верю я в его смелость. Он храбрится, покуда сидит в своем замке, среди каменных стен и неприступных башен; но заставьте его выйти наружу, в ненастье и тьму, и я погляжу, не затрясется ли он от страха, услышав крик пролетающей клушицы. Всем в Корнуолле доподлинно известно, что в одну из этих птиц вселился дух короля Артура, и ее появление не сулит добра тому, кто в штормовую ночь заслышит ее крики.

   - И тому, кто гонит от своих ворот голодных бедняков, - подхватил его сын, крепкий парень бесстрашного и дерзкого нрава. - Я до смерти проголодался и должен раздобыть себе что-нибудь на ужин, даже если придется просить о помощи старую Джоан. Да я и попросил бы, если бы знал, где она живет. Я пойду к ней сквозь огонь и воду, пусть только один из тех паков, с которыми, по слухам, она водит дружбу, укажет мне путь.

   - Это самые дерзкие и опасные речи, какие я когда-либо слышал, Вилл Пенраффин, - ответил старик, - думай, что говоришь!

   Но как только смельчак Вилл произнес эти слова, оба они увидели бледный мерцающий свет, нечто вроде шара изумрудного цвета, не лишенное сходства с тем сиянием, что исходит от светлячка, когда он зажигает свою крохотную лампу теплой летней ночью. Казалось, он кружил прямо перед ними.

   - Очень странно, - сказал старик, - мне это не по душе.

   - А мне по душе, - ответил Вилл, - и я пойду за ним и погляжу, что из этого выйдет. Может быть, это светильник паков, а он никогда не горит понапрасну. Я иду за ним.

   - Не делай этого, сынок, - сказал старик, - он может завести тебя в трясину, в отверстие рудничной шахты, в разрытую могилу на кладбище. Не ходи за ним.

   - Нет, я все же пойду, - ответил его сын, - и увижу, к добру это или к худу, не будь я Вилл Пенраффин! - Сперва спроси его, кто или что он такое! - воскликнул встревоженный старик, - эй, эй! Заклинаю тебя, мистер Джек-фонарик, ответь, кто ты? Скажи нам, если это доступно людскому разумению, кто ты и куда направляешься?

   - Крэбби Кросс, Помощь вам в беде принес.

   Эти странные слова, казалось, не были сказаны никем, находящимся поблизости, - их точно принесло порывом ветра, пронесшимся над головами странников.

   - Крэбби Кросс помощь нам в беде принес! - это значит, он поможет нам получить еду и ночлег, - заметил Вилл. - Эгей! Вы, юный джентльмен за облаками, что вы имеете в виду?

   - Сквозь ночную тьму и жуть Огонек укажет путь.

  Ступайте, ступайте за ним! - ответил таинственный голос.

   - Я так и сделаю, - сказал Вилл. - Будь что будет, но я должен увидеть, чем все это кончится.

   И храбрец Вилл быстро зашагал вниз по крутому спуску дороги. Его отец последовал за ним, не столько из любви к приключениям, сколько опасаясь оставить своевольного юношу без присмотра.

  Загадочный огненный шар или мяч (если можно назвать его так) оказался очень странным проводником. Порой он взмывал над их головами высоко в воздух и сиял над ними, подобно самой яркой из падучих звезд, когда она приближается к земле; и тогда в его свете был отчетливо виден каждый камешек на дороге и каждый дикий цветок на ее обочине. Потом он стремглав кидался вперед и скользил в воздухе, описывая круги и словно танцуя. Раз или два он сворачивал на нехоженые дорожки, и, наконец, остановился неподвижно у дверей жалкой хижины под соломенной крышей, стоящей в стороне от дороги на заброшенном и мрачном общинном выгоне.

  Вилл сразу понял, что это и есть конец их ночного путешествия, и забарабанил в дверь изо всех своих немалых сил. В то же мгновение свет погас, и все погрузилось во тьму.

   - Кто там? - спросил голос из-за двери в ответ на стук Вилла.

   - Запоздалые путники, которым нужен приют и ночлег, - ответил старик.

   - Ступайте дальше, - сказал голос изнутри, - здесь не подходящее место для ночлега.

   - Нам нужно кое-что еще, кроме этого, - воскликнул Вилл, - мы проголодались; мы хотим…

   - « Кое-что еще»! О чем это вы? - продолжил невидимый собеседник. - Кто привел вас сюда?

   - Крэбби Кросс, Помощь нам в беде принес, - дерзко ответил Вилл, - вот и все, что мне известно.

  Тотчас же вслед за этим изнутри раздался взрыв хохота, но хохота настолько странного, что он скорее походил на кудахтанье кур, когда одна из них, радуясь снесенному яйцу, поднимает шум на весь курятник. Дверь отворилась, хотя за нею не было видно никого, кто повернул бы ключ или отодвинул щеколду. Так или иначе, она открылась, и Вилл, отважный, как лев, шагнул внутрь, не внимая уговорам отца. Старик схватил сына за плащ и попытался оттащить от двери, но, когда тот все же вошел в дом, неохотно последовал за ним.

  Переступив порог, они оказались в маленькой комнате с каменными стенами и низким потолком. В очаге пылал огонь; тусклая лампа на столе, казалось, служила лишь для того, чтобы при ее слабом свете стали заметней запустение и мрачность этого места. Приземистая старушка, должно быть, только что поднялась со своего сиденья возле огня и стояла, готовая встретить пришедших. Она выглядела чрезвычайно неуклюжей. На ней было платье из грубой коричневой саржи, залатанное лоскутами самых разных цветов. Ее голая шея, темная, высохшая и тощая, напоминала шею черепахи. Черные глаза свирепо глядели из-под красных, воспаленных век; рот странно кривился, не столько из-за недуга или увечья, сколько из-за злобного нрава его обладательницы. Такова была старая криворотая Джоан.

   В тесной низенькой комнате было немало чудных вещей и диковинных животных. Огромный черный кот с зелеными глазами сидел в кресле, которое обычно занимала его хозяйка; парочка сов восседала, как на насесте, на обрубке дерева, специально ради их удобства поставленном в маленькой угловой нише. Возле очага непринужденно расположилась жаба, вокруг которой ползало множество черных, необычайно крупных жуков; казалось, она наслаждается теплом тлеющих в печи головней. К потолочным балкам были подвешены связки сухих трав; ворон, прикованный цепочкой за ногу, пристроился на спинке того самого кресла, где, обернув лапки хвостом и довольно мурлыча, нежился черный кот. Этот последний явно не чувствовал ни малейшего соблазна покинуть свое уютное место из-за нескольких мышей, которые сновали взад-вперед под совиным насестом, то выбегая наружу, то вновь скрываясь в норки; да и никто из хищных животных, похоже, не собирался причинять этим маленьким зверькам никакого вреда.

  Криворотая Джоан продолжала расспрашивать гостей в своей отрывистой, резкой манере, и смельчак Пенраффин, не медля, удовлетворил ее любопытство, рассказав обо всем, что приключилось с ним и его отцом этой ночью. Как они искали приюта в замке старого барона, сэра Роланда, прозванного веселым и храбрым; как их прогнали от замковых ворот; как он вслух заявил о своем желании отыскать жилище «доброй старой дамы» (эти учтивые слова относились к старой Джоан), в чьем присутствии он сейчас находится; и как перед ними появился блуждающий огонь. Закончив свой рассказ, Вилл напомнил хозяйке, что и его отец, и он сам нуждаются в ужине и постели.

  Старая Джоан со вниманием выслушала эту речь от начала до конца и сказала, что, если Вилл сделает три вещи, которых она потребует от него, все его желания, как и желания его отца, будут исполнены.

   - Отвечай, не мешкая, «да» или «нет», - приказала колдунья.

   Отец Вилла, которому в равной мере не по душе пришлись и это место, и сама старая Джоан, и предложенная ею сделка с неизвестными условиями, хотел было вмешаться; но молодой Пенраффин, прежде чем его родитель успел что-то сказать, протянул ведьме свою большую, загрубевшую ладонь, высвободив ее из-под плаща, и принялся с таким жаром трясти и пожимать костлявую руку колдуньи, что причинил ей немалую боль.

   - Три вещи! - вскричал Вилл, топнув ногой, - трижды три вещи я сделаю по твоему приказанью, матушка, если только ты не нарушишь своего слова.

  Джоан схватила длинную ручку от метлы, стоявшую возле очага, вокруг которой обвивалась живая змея, и, взмахнув ею над головой Вилла, воскликнула:

   - Пусть будет то, чему быть суждено, На радость и горе, к добру или к худу, Но обещанье, что мною дано, Исполнить я не забуду.

   Так была заключена и скреплена эта сделка. И тотчас же маленькая комната наполнилась таким разноголосым шумом, какого никто еще прежде не слыхивал. Совы ухали, кот вопил, мыши пищали, жаба квакала, змея шипела; и с полдюжины черных кур появились из какого-то неприметного уголка, окружили Вилла и подняли ни с чем не сравнимый гвалт и кудахтанье. - Мое семейство приветствует тебя, - сказала старая Джоан, - а теперь исполни свое обещанье. Если ты выдержишь все испытания, ни разу не дрогнув, то получишь такой ужин, какого не случалось отведать ни этому грубияну из Тинтаджела, ни гостям, пирующим в его замке. Так докажи свою храбрость, если ты мужчина!

  

  Тут отец Вилла снова хотел вмешаться, но старая Джоан весьма бесцеремонно взмахнула своей метелкой крест-накрест прямо перед его ртом, так что, как он ни старался, его сын не мог понять ни одного сказанного им слова. Потом она велела ему сесть в кресло у очага и помалкивать. Ведьма заверила его, что, если он не будет валять дурака и встревать между нею и своим сыном, его ждет хороший ужин; но если он помешает ей снова, она клянется выгнать его за дверь, как это уже сделал барон, чтоб он скитался в темноте, под дождем и ветром. Тот подчинился, хотя и неохотно, поскольку все равно не мог ничего изменить. Видя, в какой странный дом завела их опрометчивость сына, отец счел за лучшее молчать и не гневить столь зловредную и могущественную колдунью.

  Тогда ведьма вновь принялась за дело. Перво-наперво она начертила мелом большой круг, в центре которого оказался Вилл, и приказала парню не двигаться с места. Потом она стащила с ручки метлы змею, бросила ее в круг и велела Виллу схватить ее и намотать себе на руку. Как только рептилия оказалась внутри магического круга, она стала расти, удлиняться, раздуваться, пока не превратилась в ужасное чудовище, почти не уступающее величиной тому боа-констриктору, которого теперь можно видеть в стеклянной витрине Зоологического сада. Но Вилл Пенраффин, отважный и храбрый, протянул руку и позволил этой твари обвиться вокруг нее. Джоан захохотала, как дикая кошка, увидев, что ее приказ был так хорошо исполнен, подняла тощую руку и, указывая костлявым пальцем прямо на голову змеи, произнесла:

   - Драко, Драко, славный змей, Кусай его, Драко, и кровь его пей!

   Храбрый Вилл стерпел все это с величайшим мужеством и не шевельнулся, когда Драко открыл свою огромную пасть и вонзил клыки в мякоть его большого пальца. Ведьма захлопала в ладоши от радости при виде нового доказательства его непоколебимой отваги, и тотчас, схватив ручку от метлы, подцепила ею змею, прежде чем та успела еще раз укусить Вилла. Оказавшись за пределами круга, змея уменьшилась до своего прежнего размера. Колдунья обернулась; увидев, что отец Вилла весь трясется от страха и не может вымолвить ни слова, она хлестнула его змеиным хвостом и назвала старым дурнем, не способным отличить безобидную тварь от ядовитого гада. Потом она снова повернулась к Виллу, топнула ногой и трижды позвала:

   - Крошка Линкс, Крошка Линкс, Сквозь дверную щель явись!

   Сразу же вслед за этим маленькое, диковинного вида создание появилось из щелки в двери. Создание это было не больше семи или восьми дюймов ростом, совершенно голое, с комариными крыльями, курчавой шерсткой, похожей скорее на птичий пух, чем на волосы, и с коротким хвостиком, которым оно вертело и помахивало от удовольствия. У него было забавное и странное личико с черными, острыми глазками вроде мышиных.

   - Вот он, мой хорошенький пак, - сказала старая Джоан. - Что ты принес, Крошка Линкс? Что там у тебя?

   - Папоротник, белена, Трав болотных семена, Что помогут госпоже В полуночной ворожбе, - ответил пак.

   Колдунья выхватила травы из его крохотных ручек и, отослав его прочь, отдала их Пенраффину.

   - Это награда за то, что ты исполнил мое первое приказание, - сказала она. - А сейчас за ним последует и второе.

   Второе испытание оказалось еще более необычным и загадочным, чем первое. Снова старая Джоан наказала Пенраффину не двигаться и не оказывать ни малейшего сопротивления, что бы с ним ни случилось. Потом она громко позвала:

   - Крэбби Кросс, на зов спеши, Виллу службу сослужи!

   Маленький пак, явившийся на этот призыв, выглядел куда необычней своего собрата. У него было круглое, лукавое личико капризного ребенка, поросшие шерстью ножки и лохматый коротенький хвостик, намного пушистее, чем у Крошки Линкса; пара

  Едва появившись в комнате, он тут же уцепился за ручку ведьминой метлы, обхватил ее своими толстыми пальчиками и принялся вертеться вокруг нее. Он вертелся, и крутился, и кружился волчком, к полному своему удовольствию, пока у Вилла не зарябило в глазах от этого зрелища.

  Старая Джоан, которой эта забава нравилась значительно меньше, чем паку, стряхнула его с палки так, что он кубарем полетел вниз. Дюжина или две паков, до сей поры невидимых, кинулись вперед и подхватили своего господина и предводителя, прежде чем он грохнулся на пол. Джоан приказала ему оставить свои шалости и делать, что ему велят, после чего Крэбби Кросс мигом вскочил и уселся на плечо колдуньи, чтобы выслушать ее наставления, отданные вполголоса. Трижды перекувырнувшись в знак повиновения, он тотчас выскользнул в замочную скважину, сопровождаемый свитой паков-прислужников.

   Не прошло и минуты, как дверь распахнулась, и паки вкатили в дом большой пчелиный улей, взятый ими из садика возле хижины. Крэбби Кросс с помощью своих приятелей притащил старый чайник, стоявший возле очага, а Крошка Линкс и еще две-три дюжины паков схватили большую разливательную ложку старой Джоан. С немалым трудом целая армия паков нахлобучила прямо на макушку Виллу Пенраффину старый чайник и принялась изо всей мочи колотить по нему поварешкой. Тем временем лицо и голову Вилла облепил пчелиный рой, так что, несмотря на всю свою храбрость, он уже считал себя покойником. Убедившись в его послушании и видя, что Вилл скорее в самом деле умрет, нежели вымолвит хоть слово, колдунья приказала Крэбби Кроссу угомониться; и по ее слову чайник, поварешка, пчелы и улей исчезли так же быстро, как и появились. Приближалось последнее испытание мужества Вилла.

   - Цыпленок Пак, к луне лети,
С собою Вилла захвати,

Чтоб над морем, над землей
Он летел во тьме ночной

И принес мне с вышины
Луч серебряной луны.

Если дрогнет он хоть раз,
Ты исполнишь мой приказ:

Ради тисовых ветвей
И кладбищенских костей

Бить его, щипать, клевать
И пощады не давать! - Мы будем щипать его, мы будем клевать его! - эхом откликнулся на это приказание старой колдуньи хор голосов, исходящих из тысячи крохотных горлышек. И тут явилось такое множество кур и цыплят, какого никто еще прежде не видел. Предводительствовала этой стаей толстая черная курица. Вступив в пределы колдовского круга, она, подобно змее, начала расти, пока не превратилась в чудовищную птицу. Мириады крошечных уродцев, иные с головами стариков, иные с лицами маленьких детей, одни с птичьими крыльями, другие с крылышками мух, комаров или нетопырей, и тысячи других крылатых созданий собрались вокруг Вилла и силой втащили его на спину

  черной курице, так что, безопасности ради, он был вынужден оседлать ее и держаться крепко. Курица стремглав бросилась в окошко хижины, распахнутое перед нею Крошкой Линксом; и всего удивительней было то, что и она, и Вилл, несмотря на свои немалые размеры, без труда пролетели сквозь тесное оконце, даже не задев его косяков.

   Куда они отправились, отец Вилла не знал: он был так напуган, что не видел ни как они улетали, ни как возвращались. Сам Вилл впоследствии тоже не мог толком рассказать, где именно побывал, хотя ему смутно помнилось, что в этом стремительном полете он пронесся сквозь бурю, сквозь тучи, нависшие над замком Тинтаджел, и успел даже разглядеть человека на луне (по его словам, это был старый джентльмен с длинной белой бородой, и все вокруг него казалось сделанным из чистого серебра). Он полагал также, хотя и не мог за это поручиться, что по дороге им удалось-таки поймать один из лучей луны; поскольку, когда черная курица благополучно доставила его на землю и снова влетела в окно хижины, на его шляпе, несомненно, был лунный луч, который старая Джоан бережно сняла, намереваясь (как думал Вилл) засолить его впрок.

   Как бы то ни было, ведьма осталась так довольна храбростью Пенраффина и тем, как он сдержал свое слово выполнить три ее приказа, что велела ему приложить колдовские травы, принесенные Крошкой Линксом, к своему укушенному змеей пальцу, и палец немедленно зажил. По ее совету он также ополоснул лицо росой, которую пак принес вместе с травами, и боль от пчелиных укусов тотчас унялась. Семена ведьминых трав он бросил черной курице. Та с жадностью принялась клевать их, и, пока она была поглощена этим занятием, хитроумный Вилл тихонько соскользнул с ее спины и, разбросав часть зерен за пределами круга, выманил ее наружу. Покинув магический круг, курица приняла свой прежний облик и закудахтала, созывая цыплят.

  Теперь пришел черед Виллу получить свою награду. Старая Джоан сдержала свое слово так же честно, как он исполнил свое. Она подала им на ужин превосходного откормленного гуся под яблочным соусом, отменно приготовленного паками. За гусем последовал паштет из молодых грачей, излюбленное лакомство жителей Девоншира, и такой бесподобный сливочный десерт с ранетом, что и самая искусная молочница во всей Западной Англии не могла бы предложить им лучшего. Старый Пенраффин был так доволен угощеньем, что позабыл все свои тревоги и страхи и от чистого сердца выпил за здоровье Джоан кружку лучшего меда, какой ему когда-либо доводилось пробовать.

   Когда они покончили с едой, колдунья постелила им удобные постели на больших охапках свежей соломы. Поскольку ночное путешествие верхом на курице несколько взбудоражило Вилла, и он, против своего обыкновения, не смог заснуть сразу же, как только опустил голову на подушку, старая Джоан решила, что музыка успокоит и усыпит его. По ее слову подул легкий, нежный ветерок, кухонная дверь начала выскрипывать чудесный мотив, часы с кукушкой мелодично заиграли, и в завываниях бури за окном послышались жалобные, дремотные звуки. Все это очаровало и убаюкало Вилла, и вскоре он уже вторил музыке своим храпом.

  Наступило утро - ясное, сияющее, прекрасное утро; и его приход был вдвойне радостным после ненастной ночи. Как только первые лучи солнца окрасили облака в алые и золотые тона, отчего синева неба стала казаться еще ярче, Вилл, который до этого крепко спал, вдруг почувствовал, что его щиплют и дергают за нос самым странным образом. При этом что-то пушистое щекотало его рот, широко открытый во сне, и кто-то вовсю тянул его за уши.

  Внезапно разбуженный, Вилл принялся протирать глаза и тут, к своему крайнему удивлению, наткнулся на маленькое создание, которое сидело верхом у него на носу и лягалось с таким увлечением, точно оседлало и пришпоривало одного из тех крохотных пони, на каких разъезжают паки. Этот юный джентльмен был настоящим франтом: в своем зеленом плаще с капюшоном, очень напоминающим бобовый стручок, и в белой шляпе наподобие лепестка цветущего гороха он выглядел опрятно и нарядно. У него было веселое, приятное лицо с усиками над верхней губой; от этого озорного паренька так и веяло свежестью и задором. На его штанах в обтяжку сзади была оставлена небольшая прорезь, чтобы он мог с удобством и без помехи размахивать своим хвостом, покрытым шелковистой курчавой шерсткой. Прочие паки, хотя и не столь щеголеватые, тоже принарядились и выглядели совсем недурно; и все они распевали писклявыми тоненькими голосами:

- Луна уснула, ночь прошла, и утро настает,
Скорее поднимайся, Вилл, тебя удача ждет!

   Вилл, уже вполне проснувшийся, последовал этому призыву. Он стряхнул с себя паков, и те, ничуть этим не обиженные, улетели в замочную скважину, чтобы известить старую Джоан, что ее гость встал с постели и готов завтракать. Старая дама угостила Вилла и его отца парным молоком и горячими, прямо из печи, лепешками (их, без сомнения, испекли

  По окончании трапезы отец и сын собрались в путь, но, не желая показаться неучтивыми, еще долго благодарили старую Джоан за добрый прием в грубоватой манере, свойственной жителям Корнуолла.

  Потом Джоан велела Виллу, прежде чем он уйдет, сунуть руку в карман жилета. Тот подчинился - и каково же было его удивление, когда он нашел там кошелек, полный золотых монет, таких блестящих, словно они были только что отчеканены на королевском монетном дворе. Когда молодой Пенраффин открыл кошелек, чтобы пересчитать деньги (ему не терпелось точно узнать размеры своего богатства), оттуда выскочил Крэбби Кросс, с видом еще более чудаковатым и лукавым, чем обычно, и, стоя на ладони Вилла среди золотых монет, обратился к нему с такой речью:

- Ты выполнил три приказания,
Ты выдержал три испытания,
И Джоан исполнила слово свое,
А вот и награда тебе от нее!

   Примечания:

   1. Клушица - альпийская галка, черная птица из семейства врановых. Гнездится на скалах и на песчаных пустошах. Среди жителей Корнуолла было распространено поверье, будто бы дух короля Артура воплотился в одной из этих птиц.

   2. Джек-фонарик (Jack-o-lantern) - шуточное название фонаря из тыквы (первоначально из репы) с грубо прорезанными контурами человеческого лица и свечой внутри. Такие светильники мастерят в канун Дня Всех Святых. Легенда гласит, что некий скупой и жестокий старый грешник по имени Джек, направляясь в преисподнюю, повстречал дьявола, который дал ему горящий уголь, чтобы освещать дорогу. Смастерив из уголька и выдолбленной репы фонарик, подобный описанному выше, Джек продолжил свой путь. Говорят, он и сейчас со своим светильником бродит по земле в поисках ночлега.

Перевод: Eril.